Гоблин – император - Страница 97

Пауза была мучительной, Цевет явно жаждал оказаться где-нибудь подальше, но оставался еще один вопрос, и Майя должен был его задать.

— Что они сделали бы с вами, если бы им удалось вас поймать?

— Мы думаем, — с горькой улыбкой ответил Цевет, — что быть избитым до смерти было бы лучшим, на что можно надеяться. И, Ваше Высочество, мы должны сказать, что никто не хватился бы нас. В конце концов, герцог Тетимел получил свое сообщение, больше ничто не имело значения.

— Вы не хотите подать жалобу?

Уши Цевета насторожились, и в его голосе звучало изумление, когда он произнес:

— Ваше Высочество, это было много лет назад. И мы выжили.

— Да. Мы сожалеем. Мы…

— …потрясены и устали, — вставила Киру, и Майя с благодарностью улыбнулся.

— Мы не примем гостеприимства Тетимада, — сказал он Цевету. — Вам не следует беспокоиться на этот счет.

— Конечно, Ваше Высочество, — ответил Цевет и изящно перевел разговор на текущие дела.

Множество людей ожидали личной встречи, в том числе мэр Сето и Наставники Бдительных Братств северного и южного Че-Четора. Наставники посматривали друг на друга, словно голодные коты, и Майя мысленно отметил, что нелишним будет навести справки, в чьей компетенции находятся Бдительные Братства: Архипрелата или капитана Ортемы, он не был уверен. Надо будет уточнить у Цевета — милостивые богини, сколько раз в день он вспоминает о секретаре? Он вспомнил вчерашнюю тревогу Цевета и подумал, что при иных обстоятельствах она могла показаться ему вполне обоснованной.

Тебе следует стать менее зависимым, сказал он себе, когда Ишеан убрал со стола тарелки после ужина. А потом он посмотрел на часы и понял, что уже пора идти.

* * *

Майя отправился в Мазантелеан в сопровождении лишь Телимежа с Киру, резко ответив лейтенанту Эшане, что если бы мятежники собирались перебить весь Унтеленейс, они бы уже это сделали, а двух нохэчареев будет вполне достаточно для защиты его императорской особы.

— В конце концов, это их работа, — сказал он, и Эшана с несчастным видом отступил.

Мазантелеан не являлся в полной мере частью дворца, но был связан с ним крытым мостом с характерной для эпохи Эдретантиара III ажурной кирпичной кладкой. Этот мост так же называли «Лестницей Уршасу», бывшего Адремаза в те времена, и студенты Атмазара описывали свой прогресс в учебе как «восхождение по лестнице» и «падение с лестницы».

Киру рассказала это Майе по пути, но не для того, чтобы завязать разговор, который Майя почти наверняка отклонил бы, а просто так, словно хотела поделиться информацией с ним, с Телимежем, даже с камнями моста. Майя слушал, а сам в отчаянии молил богинь о стойкости духа и старался не думать о том, что его ждет.

В конце моста их уже ждал мальчик лет шестнадцати с дурным цветом лица, но прекрасными волосами, заплетенными в аккуратную косу. В противовес невзрачной внешности, его поклон был изящен, а голос, когда он заговорил, сразу расположил к себе: глубокий и теплый, на редкость хорошо модулированный для такого юного мужчины.

— Ваше Высочество, — сказал он, — Адремаза послал нас, чтобы приветствовать вас и сопроводить в комнату для посетителей. Мы Ожис, младший ученик Атмазара.

— Спасибо, — ответил Майя, и почувствовал малую долю облегчения от того, что его голос не прервался.

Комната для посетителей была небольшой, довольно скудно обставленной, но сияющей чистотой. Стул был всего один и Ожис с Киру попросили Майю сесть. Он сел, успокоился и приготовился ждать. Не прошло и пяти минут, как привели Дажиса. Его волосы были обрезаны, а синий халат Атмаза заменил бесформенный черный балахон, который должен был стать его саваном. Его сопровождали два мрачных Атмаза с черными, в соответствии с канонами Ули, полосами на одежде. Едва переступив порог, Дажис опустился на колени. Все его тело содрогалось от мучительных рыданий.

Майя не имел ни малейшего понятия, что ему следует делать.

Он не мог предложить никакого утешению Дажису, совершившему столь тяжкое преступление, и тем более помочь избежать последствий. Он даже не мог сказать, что простил предателя, ибо истина состояла в том, что он не был уверен в своем прощении. Майя не мог сказать, что понимает Дажиса, но молчать было еще тяжелее.

Он почти решился открыть рот, еще не зная, что скажет, но тут один из каноников произнес:

— Осужденный, вы должны говорить.

Его слова не были жестоки, но в них чувствовалась непреклонная воля, и Дажис повиновался. Судорожно всхлипывая и хватая ртом воздух, он, наконец, справился со своим голосом.

— Ваше Высочество, я пришел не просить прощения.

Отказ от формального «мы» ударил Майю, словно крик боли, и он инстинктивно отпрянул от ее страшной наготы.

— Да, — сказал он.

Сетерис, адвокат до мозга костей, весьма дотошно разъяснил Майе разницу между формальным и искренним извинением, а так же между прощением и извинением, и теперь он обнаружил, что не может согласиться на меньшее.

— Я… я извиняюсь за то, что я сделал.

Этого было бы недостаточно для Сетериса, который потребовал бы подробного описания проступка в формуле извинения, но Майе для этого не хватило злости. Но было нечто, что ему очень, очень нужно было узнать:

— Почему? Зачем ты это сделал?

Дажис зарыдал снова, и у Майи мелькнула неприятная мысль, что эти слезы вызваны скорее желанием уйти от вопроса, чем подлинным горем.

— Осужденный, — сказал тот же каноник.