— Цевет! — От потрясения Майя перешел на шепот.
Цевет с покаянным видом улыбнулся.
— Вы наш Император, Ваше Высочество. Каноник Орсева не может указывать, что вам можно, а что нельзя. Каноник Торчележен не возражает, чтобы помочь нам, — и Майе удалось улыбнуться младшему канонику.
Это была не самая приятная улыбка, и Селехар удивил его своей проницательностью, сказав:
— Вам не обязательно смотреть, Ваше Высочество. Вы можете оставаться там, где находитесь сейчас.
Майя действительно не хотел ни смотреть, ни подходить ближе к этим четырем черным лакированным гробам. Но нечто более сильное, чем его нежелание, то ли долг, то ли чувство вины, заставило его выйти вперед. Когда Селехар с каноником подняли крышку гроба Варенечибела, Майя стоял рядом с ними.
Служители Ули, обмывавшие тела, сделали все, чтобы выпрямить конечности и скрыть ожоги под белым шелком. Но единственное, что они могли сделать с опаленной и лишенной волос головой Императора — это накрыть ее кружевной вуалью. Селехар осторожно приподнял завесу, и Майя был вынужден отвернуться.
Селехар своим грубым прерывающимся голосом начал молитву сострадания к мертвым, а Майя стоял неподвижно, глядя на белые колонны, и в его сердце боролись жалость и отвращение, печаль и ненависть к Варенечибелу IV, его отцу.
Потом Селехар замолчал. Майя не поворачивался; он не хотел видеть, что происходит между мертвецом и Свидетелем. Через некоторое время он услышал, как Селехар с каноником закрывают крышку гроба, и спросил, не оборачиваясь:
— Вам нужно увидеть… других?
— Ваше Высочество, — словно извиняясь, сказал Селехар. — Это поможет.
— Очень хорошо, — согласился Майя, хотя ему очень хотелось приказать Селехару оставить тела и покинуть Унтеленейсмер. — Давайте продолжим.
Он оставался на своем месте и не оборачивался, а Селехар с каноником повторили свой ужасный ритуал еще три раза. Майя заметил, что доброта и терпение ни на миг не покидали Селихара, в четвертый раз он читал молитву сострадания с тем же сосредоточенным вниманием, как и в первый. Наверное, он отказался от епархии не от отсутствия веры. Майя знал, что не спросит о реальной причине, он не имел права. И все же он не мог не задуматься, что же случилось.
Наконец Селехар сказал:
— Ваше Высочество, мы закончили.
Майя повернулся. Свидетель мертвых спокойно стоял среди гробов; по крайней мере, он выглядел не хуже, чем час назад.
— Что вы делаете сейчас? — Спросил его Майя.
— Ваше Высочество. Ваши мертвые не имеют ответов. Они умерли в страхе и растерянности, но не обретут знания, пока Ули не даст им его. Но есть и другие места для поиска ответов. Есть другие умершие.
— В могилах на Улимере, — сказал Майя.
— Ваше Высочество, если вас это не смущает, мы продолжим наш поиск завтра.
— Это нас радует, Мер Селехар. И мы благодарим вас.
— Ваше Высочество, — Селехар поклонился, его голос снова звучал безразлично.
Он прошел между гробов. Селехар был на несколько дюймов ниже Майи, но, казалось, он без малейшего смущения откинул голову назад, чтобы посмотреть прямо в лицо Императору.
— Не благодарите нас, пока не узнаете, что именно мы найдем.
— Не имеет значения, что вы найдете. Мы благодарим вас за поиск истины, хотя вы и не хотите принять нашу благодарность.
— Мы находили истину и прежде, Ваше Высочество, но она не приносила нам облегчения. Мы многое отдали бы за то, чтобы те истины так и остались скрытыми; и мы не думаем, что ваша истина будет отличаться от тех.
— Это не имеет значения, — повторил Майя. — Мы просим истину не для себя. Мы просим… — Он поколебался. Он не хотел знать правду ради отца и сводных братьев. Наконец он медленно произнес: — Мы просим ее ради тех, кто умер рядом с нашим отцом. Мы просим ради тех, кто сейчас пребывает в страхе, потому что их Император упал с неба и сгорел. Мы просим ее ради тех, кто не хотел, чтобы их Император был убит. Ибо без истины как они смогут верить, что Император не будет убит снова?
Он не мог прочитать выражения лица Селехара. Свидетель мертвых поклонился, пробормотал: «Ваше Высочество», а затем быстро прошел мимо и вышел за двери Унтеленейсмера.
Майя стоял, глядя на гробы, саркофаги и колонны, потом вверх на Окулус в центре купола; в его голове теснились мысли, горло сжималось от слов, которые он был не в силах произнести. Наконец приблизились нохэчареи, чтобы напомнить ему: похороны должны начаться на закате, и остается очень мало времени.
Майя не мог вспомнить такого кроваво-красного заката, разве что в тот день, когда он единственный раз в своей жизни видел отца. На похоронах матери. И он не мог забыть, какое неуважение выказал Император своей четвертой Императрице, украсив белый наряд одной-единственной черной лентой.
Было бы простой справедливостью пренебречь отцом, так же как он пренебрегал его матерью. Майя мстительно поиграл с этой фантазией, но потом со вздохом признал, что не сможет осуществить ее. Он слишком хорошо понимал, какое оскорбление тем самым нанесет своему Дому, семье, всему двору. И он слишком хорошо помнил свое потрясение и одиночество перед лицом горя.
Вот почему он стоял, терпеливо позволив своим эдочареям упаковать себя во все регалии полного императорского траура: множество слоев черного шелка и парчи, серебряные кольца со странными, темными и туманными камнями, черный жемчуг для ушей, шеи и нитей в косах, Этуверац Мура, а поверх всего этого черная вуаль, сквозь которую опалы короны светились жутко и зловеще, словно луна сквозь тучи. Майя взглянул на себя в зеркало и вздрогнул.