Гоблин – император - Страница 25

Ритуал освобождал Майю от прежней жизни, позволяя ему самостоятельно выбрать свой новый путь. Сейчас он находился между двумя мирами. Пришло время для очищения и обретения спокойствия, сказал Архипрелат, и спросил Майю, используя все ту же старинную форму ритуала, кого он выберет для сопровождения в часовню, где проведет часы в бдении, чтобы отбросить свою прежнюю и обрести новую сущность.

Майя не колебался.

— Кала Атмаза и Дерет Бешелар, — сказал он.

Архиплелат замолчал, приоткрыв рот.

Ужас, охватившей людей в комнате, казался осязаемым, никто не решался даже пошевелиться. Майя продолжал тихо, но упрямо:

— Я доверяю этим людям.

Они были с ним в Улимере, и теперь он чувствовал необходимость их присутствия и в этом паломничестве.

Тетимар, более сообразительный, чем захлебывающийся воздухом Чавар, взял себя в руки и низко поклонился. Кала и Бешелар встали по обе стороны от Майи, заняв свою обычную позицию, за исключением того, что теперь они стояли рядом с Императором, а не на шаг позади него. Тетимар просто сказал:

— Следуйте за мной, — и Майя, Кала и Бешелар последним покинули комнату, оставив всех прочих стоять столбом, как актеров, лишенных ролей.

Архипрелат молча привел их к подножию лестницы Алсетмерета в холл с мраморным полом и двумя рядами каменных пилястров на стенах — по обе стороны прохода напротив двери, ведущей в Унтеленейс — где на нижней ступени лестницы их уже ждал подсвечник с единственной свечой. Майя не успел заметить, что сделал Тетимар, на что именно он нажал, но один из пилястров бесшумно опустился в стену, открыв узкий проход в темноту. Тетимар вошел первым, за ним Бешелар, потом Майя и Кала замыкающим. Под босыми ногами Майи крашеное дерево было прохладным и немного шершавым, а камень отвратительно холодным.

Коридор резко свернул направо, потом назад, Майя догадался, что они обходят стену холла. Однако они не успели уйти далеко, потому что проход закончился лестницей — резко нисходящей вниз спиралью с настолько узким центральным столбом, что Майя мог бы сомкнуть вокруг него руки. Света свечи едва хватало, чтобы видеть путь; ни перил, ни скоб для рук здесь не было. Майя уперся одной рукой в столб, другой в стену и осторожно начал головокружительный спуск. Громоздкие украшения мешали ему; их тяжесть заставляла его чувствовать себя странно неуклюжим, и ему хотелось просто снять их с себя и оставить на лестнице, как игрушку для пауков и призраков. Он с такой силой поджимал пальцы на древних истертых ступенях, что ноги начали болеть. Тетимар с Бешеларом впереди и Кала позади него спускались, казалось, легко и уверенно, и он по-детски возмущался их спокойствием.

Они спустились к подножию лестницы, прошли через крошечную, не больше кладовки для метел, прихожую и вошли в часовню. В отличие от привычных куполов, ее свод был острым, а на стенах изображены символы богов, в том числе семи богинь, которые были хорошо известны Майе, но так же множество незнакомых. Голый и холодный каменный пол оказался свежевымыт, местами еще сырой. Небольшой родник булькал в нише рядом с арочным выходом в прихожую, он заливал часть пола, сформированного в виде чаши, и исчезал в отверстии в полу. Майя слышал, как где-то в темноте голос ручейка сливается с шумом реки.

В высокой арке дверного проема висел фонарь, Тетимар потянулся и зажег его от свечи. Он сказал своим прекрасным голосом, тихо и серьезно:

— Вода освящена, вы можете ее пить. Мы вернемся на закате.

Они с Калой и на этот раз Бешеларом, в качестве замыкающего, повернулись и начали подниматься вверх по лестнице в верхний мир. Майя задушил в себе порыв позвать их обратно, попросить, чтобы они не оставляли его здесь в одиночестве и темноте. Язычок свечи в фонаре насмешливо дразнил его, словно напоминая о солнечном свете. Он закрыл глаза, чтобы не видеть, как постепенно исчезает свет свечи, и медленно досчитал до ста. Когда он открыл глаза, вокруг не было ничего, кроме прохладной темноты, молчания скалы над головой и одиночества. И мысли: вот что значит быть Императором.

Он выпил немного воды, в основном для того, чтобы изгнать вкус страха изо рта, затем сел, скрестив ноги, в центре комнаты и начал терпеливо и неотступно думать о своем дыхании.

Когда умерла его мать, он был слишком молод, чтобы перенять у нее духовную практику Баризана, но она научила его нескольким простым вещам, которые разум ребенка запечатлел навсегда, как яркую бабочку. Сетерису, исповедовавшему модный агностицизм, не хватало терпения на то, что он называл «вздором»; Майя же цеплялся за обрывки учения своей матери, в основном, из чувства противоречия и неповиновения. Когда он подрос, то обнаружил, что может использовать дыхательные упражнения, чтобы успокоиться, развеять скуку и страх во время наказаний, которым подвергался за нарушение жестких правил Сетериса. В последние два дня он пренебрегал занятиями, но никогда не собирался оставить их совсем.

Он утратил свой привычный ритм, и с тоской ощутил, что навсегда утратил право на частную жизнь. Он с отчаянной надеждой предполагал, что сможет найти частичный компромисс, когда вступит в супружескую жизнь, но Императоры всегда были на виду у своих подданных. Даже за решеткой Алсетмерета рядом с ним находились слуги и нохэчареи, и хотя их обязанности носили во многом символичный характер, это не избавляло Майю от их присутствия. Он представил себе, как лишится девственности под критическим и бдительным взглядом Бешелара, и был охвачен безумным порывом пронзительного и болезненного смеха. Но даже успокоившись, он чувствовал, как холодный кусок правды в горле не дает ему вздохнуть полной грудью: он не мог получить уединения, не попросив о нем, а потребовав, должен был объяснить свою цель. Двор не должен был заботиться о духовной практике Императора, придворные даже могли принять его упражнения в качестве доказательства ядовитой клеветы Варенечибела.