Гоблин – император - Страница 101

101

Задыхаясь и стыдясь, что сказал так много, Майя наклонил голову и снова занялся манжетой. Крошечные перламутровые пуговки выскальзывали из непослушных пальцев, и он собирался оставить это занятие, когда тихий голос произнес:

— Ваше Высочество, вы позволите?

Это был Кала. Майя не мог смотреть ему в глаза, но протянул руку. Гибкие белые пальцы действовали ловко и быстро; он застегнул последнюю пуговицу раньше, чем Майя успел справиться с дыханием. Он поднял глаза, опасаясь увидеть жалость или презрение, но Кала прошептал:

— Я бы тоже не смог быть снисходительным.

И он низко поклонился, прежде чем вернуться на свое место рядом с Бешеларом.

Позже, сказал себе Майя. Я подумаю об этом позже. Ему нужно было закончить другой разговор. Хесеро пятилась назад и смотрела на него, как побитая собака. Майя спросил себя, неужели Сетерис никогда не поднимал руку на жену, но уже видел ответ в ее заполненных ужасом глазах и посеревшем, как пепел, лице.

— Сядьте, кузина Хесеро, — сказал он.

Она села неожиданно тяжело и неловко.

— Он был жесток с тобой? — Спросила она хриплым шепотом.

— Да, — ответил Майя. Сейчас он не видел смысла в попытках смягчить правду. Он тоже сел, потому что не знал, будут ли держать его ноги, если он останется стоять. — Я извиняюсь. Я не должен был.

Она изумленно покачала головой.

— Нет, невозможно, то есть… я не могу… Ваше Высочество, я не понимаю, неужели мы говорим об одном и том же человеке?

— Я извиняюсь, — беспомощно повторил Майя. — Я тоже не понимаю. Но… он был очень несчастен. Мы оба были. И мы были заперты почти наедине друг с другом.

Ее взгляд был все еще прикован к его левому предплечью.

— Это был припадок, — сказал он. — Он… он не хотел.

Она кивнула, а потом с явным усилием заставила себя посмотреть ему в лицо.

— Вы увидитесь с ним?

Майя снова был защищен броней формальности.

— Мы полагаем, что должны.

— Он не виновен в измене, — сказала она еле слышно. — Он не заслуживает… — Она остановилась, и он почувствовал, насколько хрупко ее самообладание. — Что бы он ни сделал, он наш муж. Пожалуйста, мы просим вас, если он будет осужден, по крайней мере, примите решение сами.

Майя не понимал ее, просто не мог представить, что кто-то способен любить Сетериса. Ему придется сделать много неожиданных открытий.

— Мы дадим ему аудиенцию, — сказал он. — Сейчас.

Его взгляд на Цевета предостерегал от возражений, и опущенные уши и уголки рта секретаря служили явным подтверждением, что приказ принят.

После тщательного обыска Сетерис был доставлен в Черепаховую гостиную. Эта комната не могла предоставить Майе иллюзию безразличного величия, как Унтелеан и даже Мишентелеан, но он пожертвовал этим щитом в пользу чувства комфорта и безопасности, порождающих доверие.

Сетерис, прибывший в сопровождении двух гвардейцев, выглядел потрепанным, усталым и… Майе потребовалось несколько секунд, чтобы определить, что же он видит в позе Сетериса, в его обвисших ушах и напряженных плечах, и еще немного времени, чтобы поверить в увиденное: Сетерис испытывал страх.

Невозможно, чтобы Сетерис чего-то боялся, подумал Майя, он даже представить такого не мог, и теперь, когда истина предстала перед ним во всей своей наготе, он не знал, что делать.

Сетерис опустился на колени и остался стоять так. На этот раз Майя не почувствовал угрызений совести, оставив просителя на полу.

— Мы говорили с твоей женой, — сказал Майя.

Сетерис вздрогнул, как от удара хлыста, и Майя понял, что именно этого кузен больше всего хотел бы избежать. Майя спросил себя, должен ли он сейчас чувствовать себя победителем; никакой радости он не ощущал.

— Она утверждает, — мрачно продолжал он, — что ты верен нам.

— Да, Ваше Высочество, — голос кузена был вялым, как его уши, словно он не ожидал, что ему поверят. — Клянусь.

— Почему?

Охранники и нохэчареи смотрели на Майю, как задыхающиеся карпы. Но Сетерис даже не удивился. Он знал, о чем именно спрашивает Император.

Майя ждал, никогда прежде он не видел, чтобы Сетерис затруднялся найти нужные слова. Наконец тот выдавил из себя голосом хриплым, как рычание:

— Потому что Улерис Чавар идиот. А я верю в закон. И верю, что вы верите в закон. — Это шокирующее признание было самым большим комплиментом, который Майя когда-либо слышал от него. Сетерис посмотрел ему в лицо почти безумными глазами. — Я сделал много плохих вещей, Ваше Высочество, но я не предатель.

И тут Майю осенило: Сетерис уже стоял здесь раньше, обвиненный в государственной измене, на коленях перед Императором. Все возвращается на круги своя, вот почему Майя задал вопрос, который жег его, словно раскаленный уголь:

— Почему ты был сослан в Эдономею?

Горький смех вернул Майе прежнего Сетериса.

— Я сказал покойному Императору, вашему отцу, что если он верит в мою измену, он должен предать меня суду, а не запирать в Эсторамире, как нашкодившую собаку. Я думал, он меня убьет. Ибо я не был изменником, и он это знал. Но я попытался манипулировать им, и он не мог укротить свой гнев. Он никогда не мог справиться с гневом. Вот почему я был отправлен в Эдономею. Вместе с вами.

Воспоминания встали между ними, словно стеклянная стена. Медленно и задумчиво Майя произнес:

— Мы могли бы вернуть тебя туда.

— Ваше Высочество, я не сделал ничего плохого!

101